Работу над первым сборником из 24 прелюдий и фуг композитор завершил в 1722 в возрасте 37 лет. Он озаглавил его: «Хорошо темперированный клавир, или прелюдии и фуги во всех тонах и полутонах, касающихся как терций мажорных, так и терций минорных. Для пользы и употребления жадного до учения музыкального юношества, как и для особого времяпрепровождения тех, кто уже преуспел в этом учении; составлено и изготовлено Иоганном Себастьяном Бахом — в настоящее время великого князя Анхальт-Кётенского капельмейстером и директором камерной музыки». Пышное название, не правда ли?
Спустя 22 года он создал второй том сборника, включив в него еще «24 новые прелюдии и фуги». Таково было название нового сборника. Мастеру исполнилось 59 лет. Через шесть лет он уйдет из жизни.
молодой Иоганн Себастьян Бах в период работы над первым томом сборника ХТК
Первый том составлен яркими и короткими прелюдиями. Они смеются, шалят, громко говорят или напевают деревенские мотивы. Некоторые из них что-то тревожно рассказывают, жалуясь на свои детские невзгоды. Другие весело стрекочут о чем-то совершенно бессмысленном, но почему-то очень занятном.
Их юные спутники – фуги — дышат молодостью. Они исполнены желанием порисоваться перед своими спутницами-прелюдиями. Показать, что они-то перещеголяют красавиц своей силой и стройностью. Да, в чем-то они угловаты, могут оборвать разговор на полуслове и унестись куда-то вдаль, оставив тебя стоять на месте и смотреть им вслед. Можешь – попробуй поспей за ними!
Встреча с ними наполняет радостью и весельем, как будто побывал на сельской пирушке. Расстаешься с ними легко, будто на один день, и разлука не кажется долгой. Но следующая встреча наступит лишь через долгие 22 года. Что ждать от неё? Какими мы встретим наших старых знакомых? Узнаем ли мы их? Да и вспомнят ли они нас?..
«Повзрослевшие» прелюдии изысканно украшены. прежние простые платья сменили дорогие наряды. Они приветливо улыбаются, играют с нами в прятки, укрываясь в далёких тональностях. Например, прелюдия и фуга до мажор из первой части встречает нас на месте прелюдии до диез-мажор. Это противоположные «углы» тонального ряда.
Казалось бы, ни одну из них уже не узнать. Так они изменились. Но в каждой угадываются черты тех юных красавиц, с которыми мы встречались в первом томе. Подобно тому, как в лице взрослеющего человека сохраняются едва уловимые черты детства, прелюдии сохранили в себе тонкие, заметные внимательному взгляду черты. В них можно поймать прежнюю улыбку, или искорку в глазах – «Ах, вот же она!..» Но тут же останавливаешь свой порыв в смущении перед стройностью и недоступностью старой знакомой, которую ты встречаешь спустя долгое время.
Прелюдии первого тома, как деревенские девчонки, встречали нас в простых и ярких платьях, с прямыми чертами и даже немного грубыми манерами. Они были наполнены свежестью и силой. Их красота в переполнении жизнью.
Встречая прелюдии во втором томе, видишь, что время оставило на каждой из них свой отпечаток. Прожитая ими жизнь смягчила краски, приглушив их яркость и добавив палитры. В первом томе мы слышим их звонкий смех или громкий плач, искренний и непосредственный. Прелюдии второго тома сотканы из нюансов, мягких улыбок, морщинок у глаз, и грустного взгляда, в котором ты видишь опыт прожитой жизни, в которой было всякое. Они сдержанны и степенны. Но оттого драматизм, их внутреннее напряжение еще более явно и даже нестерпимо в своей утонченности и возвышенности.
кантор кафедрального собора в Лейпциге, знаменитый на всю Европу композитор и органист И.С. Бах. В это время он создает второй том сборника прелюдий и фуг
Что происходило с нашими подругами за время разлуки с ними? В каких мирах они побывали, и какие встречи им пришлось пережить? Отчего они стали молчаливее, учтивее, скромнее? Отчего даже самых беспечных из них коснулась грусть?
А как изменилась каждая фуга! Они буквально преобразись, впитав в себя опыт неведомых встреч и событий. В тех, что было мало голосов, прибавились новые. Многоголосные же расстались с частью своих товарищей. Глубина гармонических изменений и сложность строя завораживает, даже не подпускает к себе. Некоторые фуги потрясают настолько, что их не удается ухватить и осмыслить хотя бы частью. Они проходят мимо как плотные, писанные маслом полотна художников Возрождения.
Встреча с отдельными из них оставляет тебя в безмолвии. Ибо, кажется, что фуга побывав в настолько невиданных местах и мирах, запечатлела что-то совершенно невероятное. Но она может передать лишь отблеск, отголоски увиденного, не в силах вместить свои впечатления в семь нот. И потому она призывает нас к тишине, к самому тонкому вниманию, на которое только мы способны. Быть может, среди осколков её воспоминаний мы разглядим нечто из далеких потусторонних миров, что изменит и нас самих. Но музыка проносится мимо нас, течет в нас вихрем всполохов, переживаний, всплесков силы, оставляя лишь тень невиданных событий, свидетелем которых была некогда живая и веселая фуга. Фуга, ставшая буквально стальной от напряжения и переполнения тем, что невозможно выразить. Но так важно выразить!..
Почему творения Баха не подвластны времени? Чем тревожат искушенное сердце современного человека переживания, изложенные ветиеватым языком полифонии в далеком 18 веке? Возможно, великому композитору были открыты дороги в неведомые миры, путешествия в которые он излагал в своих творениях? Мы же, не в силах сами посетить их, следуем за ним, силясь разглядеть что-то. Но наконец, в изнеможении отпускаем вожжи ума, разочарованно закрываем глаза, и в этот миг неведомые миры открываются перед нашим внутренним взором, ослепляя и наполняя грустью. Грустью и тоской по свой неизреченной красоте. Удастся ли нам посетить их вновь?
